Деревенская прелестница - Страница 16

Соня разстилала войлоки на лавкѣ, а Феклистъ разсказывалъ компаніи, какъ онъ руками поймалъ зайца, запутавшагося въ картофельной ботвѣ.

— Да возьмите-же простыню-то! — раздраженно закричала Клавдія.

Къ двери подскочилъ Шнель и взялъ простыню, но прочь не отошелъ.

— Клавдія Феклистовна, можно къ вамъ на четверть часика? — тихо спрашивалъ онъ. — Я только пока всѣ улягутся, а то ужъ очень противно съ пьяными сидѣть.

— Нѣтъ, нѣтъ. Нельзя, — откликнулась Клавдія.

— Только на десять минутъ.

— Ни на полъ-минуты.

— Жалко. А я, кромѣ того, хотѣлъ сказать вамъ пару чувствительныхъ словъ.

— Не желаю слушать.

— Какая вы жестокая!

— А ужъ какая есть. Ну, уходите, уходите… Я спать ложусь.

— Я васъ хотѣлъ спросить, кромѣ того, насчетъ подарочка, который хочу вамъ сдѣлать.

— Послушайте… Да зачѣмъ вы въ щель-то смотрите. Вѣдь я раздѣваюсь. Я тятеньку крикну.

— Ну, ухожу, ухожу… Прощайте, мой ангелочекъ. Пріятныхъ сновидѣній.

Клавдія не отвѣчала и загасила у себя въ комнатѣ лампу.

Черезъ полчаса въ избѣ всѣ спали, кромѣ Сони. Она возилась около стола и прибирала посуду.

XIV

Было около семи часовъ утра. Утро было туманное. Солнце свѣтило какъ сквозь молоко сильно разбавленное водой. Трава была мокрая, доски на кирпичномъ заводѣ, на которыя порядовщицы складывали только что сейчасъ сдѣланный кирпичъ, были также влажныя. Туманъ садился сыростью и на одежду порядовщицъ. Вотъ у Клавдіи ситцевый головной платокъ совсѣмъ сдѣлался мокръ, а она едва полчаса работаетъ. Быстро мелькаютъ ея полныя руки въ рукавахъ, засученныхъ по локоть. Руки эти опускаются къ кучѣ полужидкой глины, отнимаютъ отъ нея кусокъ, поднимаютъ на столъ къ формѣ, кладутъ ее въ форму, притискиваютъ крышкой и наконецъ выкладываютъ изъ формы кирпичъ на доску или полку, какъ ихъ принято называть на заводѣ. Выкладывается кирпичемъ-сырцомъ первая полка, за ней вторая, за второй третья и т. д. Движенія Клавдіи автоматичны. Лишь изрѣдка поправитъ она платокъ, съѣхавшій на лобъ при наклоненіи туловища, лишь. изрѣдка она поддернетъ линючую ситцевую юбку, складкой приподнятую у таліи завязками грубаго холстиннаго передника. Клавдія работаетъ на заводѣ у своего стола одна. Около нея почти нѣтъ столовъ другихъ порядовщицъ. Другія порядовщицы работаютъ на довольно большомъ разстояніи. Клавдія на заводѣ почти ни съ кѣмъ изъ женщинъ не сходится. Да и товарки по заводу не расположены къ ней. Онѣ завидуютъ ея красотѣ, ея нарядамъ, въ которыхъ она показывается въ праздникъ въ церкви, ея вліянію на заводѣ на приказчика, на хозяйскаго племянника, которые преклоняются передъ ней. Да и всѣ мужчины на заводѣ какъ-то почтительно осклабляются, когда Клавдія проходитъ мимо ихъ. Лишь только стоитъ ей показаться, какъ вѣчная ругань, царящая среди рабочихъ, умолкаетъ, крѣпкія слова не произносятся и въ догонку ей доносятся только восклицанія восторга, въ родѣ: «эка миндалина-то! А и краля-же писанная, быкъ ее заклюй!» и т. п. Женщины на заводѣ сначала даже заискивали у Клавдіи всячески, но когда изъ этого ничего не вышло и Клавдія ни съ кѣмъ не сошлась, всѣ онѣ встали передъ ней на враждебную ногу.

Клавдія, какъ и другія женщины, работаетъ босая. Сапоги висятъ тутъ-же, привѣшенные къ столу, а сама она скользитъ и топчется голыми ногами по то и дѣло падающей со стола, въ видѣ остатковъ, топкой глинѣ. Около ея стола, деревянное ведро съ водой и ящичекъ съ мелкимъ бѣлымъ пескомъ, которымъ она присыпаетъ и руку, и форму. Клавдія разстилаетъ ряды изготовленнаго кирпича и мурлыкаетъ себѣ подъ носъ какую-то пѣсню. По временамъ, выложивъ полку кирпичемъ, она останавливается, потягивается, распрямляетъ свои члены и опять принимается за работу. Работа кипитъ.

Вдругъ Клавдія увидѣла вдали хозяйскаго племянника. Флегонтъ Ивановичъ бѣжалъ по направленію къ ней, лавируя между шалашами-сушильнями, перепрыгивая черезъ лежавшія на землѣ полки съ кирпичемъ-сырцомъ, почти не отвѣчая на поклоны работающихъ у столовъ порядовщицъ. Къ Клавдіи онъ подбѣжалъ, совсѣмъ запыхавшись.

— Здравствуй, — сказалъ онъ, останавливаясь и обдергивая бѣлую русскую рубашку съ вышитымъ цвѣтной бумагой подоломъ и косымъ воротомъ. — Слава Богу. что сдержала слово и вышла сегодня на работу.

— А когда-жъ я лукавила? Какая мнѣ корысть лукавить? — спросила она и заговорила:- Не подходите близко ко мнѣ, не подходите. И такъ на меня всѣ порядовщицы, какъ воронье, уставились и смотрятъ.

— Ну, хорошо, хорошо. А что охотники? — задалъ онъ вопросъ.

— Да чему-же быть-то? — пробормотала она, не оставляя своего дѣла. — Вчера пьяные напились, а сегодня, когда я ушла на работу, еще спали.

Онъ сѣлъ на лежавшія передъ столомъ Клавдіи три бревна, тяжело вздохнулъ и сказалъ:

— Ахъ, Клавдинька, Клавдинька! А какъ я черезъ это самое плохо спалъ-то!

— Что-то не похоже, — отвѣчала она. — Глаза заспанные.

— А это оттого, что я сегодня не умывался. Не успѣлъ. Проспалъ… Подъ утро, разумѣется, заснулъ, проснулся и первая мысль о тебѣ. Сейчасъ сюда.

— Все ревновалъ?

— Да какъ-же не ревновать-то! Про тебя какіе слухи ходятъ!

— А ты вѣрь больше. Будешь вѣрить всему, такъ выйдетъ съ тобой то, что съ учителемъ вышло.

— А что съ нимъ вышло?

— Да свихнулся. По моему, его на цѣпь сажать надо. Онъ вчера приходилъ ко мнѣ днемъ, такъ я не знала что и подумать. Глаза по ложкѣ и говоритъ не можетъ. Задыхается. Насилу выпроводила его.

— Ну, влюбленъ, значитъ. Такъ какъ-же мнѣ не ревновать-то? — грустно сказалъ Флетонгъ Ивановичъ, додумалъ немного и спросилъ:- А что, Клавдюша, еслибы я твоему отцу сталъ платить восемь рублей въ мѣсяцъ, какъ будто за собакъ, тѣ-же восемь рублей, что охотники платятъ, пересталъ-бы твой отецъ принимать къ себѣ охотниковъ?